26 апреля исполнилось 38 лет со дня крупнейшей катастрофы за всю историю атомной энергетики – аварии на Чернобыльной АЭС.
Опасная для жизни людей радиация тогда распространилась на территориях Беларуси, Украины и России. Эта авария заставила мир усомниться в безопасности атомных электростанций, а для многих стран стала поворотной точкой, определив их курс на альтернативную энергетику.
О том, что происходило в эпицентре события, глазами известного в Казахстане экоактивиста, директора по развитию общественного объединения ЭкоМузей (Караганда) Дмитрия Калмыкова.
— Дмитрий, расскажите, пожалуйста, как вы попали в число ликвидаторов аварии на Чернобыльской АЭС?
— По счастливому стечению обстоятельств я оказался в нужное время в нужном месте. В то время я служил в войсках радиационной, химической и биологической защиты Советской армии, в 30 км от Киева, в городе Васильков, то есть рядом с местом аварии.
* Войска радиационной, химической и биологической защиты – специальные войска, предназначенные для защиты вооруженных сил, населения и объектов тыла от воздействия радиационного, химического, биологического и других видов оружия массового поражения (ОМП), а также для ликвидации последствий применения ОМП и техногенных катастроф, как в военное, так и в мирное время.
Источник: Википедия
Поэтому мы были на месте аварии уже на следующий день, 27 апреля вечером. Но самой ликвидацией последствий катастрофы мы не занимались. Мы делали радиометрическую разведку, исследовали уровень радиации, составляли карты и очищали оборудование и вооружение от радиоактивного загрязнения. Кроме того, проводили эвакуацию персонала и техники. В общей сложности у нас было три или четыре командировки на место аварии – в апреле, мае и июне 1986 года.
— Как это все происходило?
— Дело в том, что служба радиационной, химической и биологической защиты ничем особо не занимается пока не произойдет экстраординарное событие – война, ядерная атака или химическое загрязнение. И пока ядерная бомба не упала, служба охраняет вооружение, имущество и ходит в караул.
В ночь аварии была моя очередь идти в караул. Стоя на посту в штабе возле знамени части, я слышал фантастические переговоры про взорвавшийся реактор. Беготня, крики, гул вертолетов – происходило что-то невообразимое. Я не мог это пропустить. И в нарушение устава попросил проходящего мимо меня офицера взять меня на ликвидацию аварии. Он посмотрел на меня, постучал себе костяшками пальцев по лбу, но разрешил.
Мы носились на уазике ночью в темноте на бешеной скорости и не очень хорошо понимали, где мы едем. Нам давали какой-нибудь участок, где мы должны были сделать замеры, а затем быстро уехать. Мы так торопились, что два раза переворачивались на своей машине и облились кислотой из запасных аккумуляторов. Когда вернулись в казарму, наша форма вся была в больших дырках, потому что кислота разъела одежду. И вот мы идем по казарме как герои блокбастеров, чумазые и в дырявой одежде. Все на нас смотрят с ужасом, а один прапорщик говорит: «Ой, хлопцы, как же вас радиация побила!».
Фотография во время службы в армии, 1986 год, примерно в то самое время, когда произошла авария на Чернобыльской АЭС
— На каком расстоянии от АЭС все это происходило?
— Сейчас трудно сказать точно, но во время замера данных ближе, чем в пятистах метрах от реактора я не находился. Основное место, где мы дислоцировались, было километра три от Чернобыля в сторону Припяти. На этом месте сотни вертолетов загружались разными материалами, которые сбрасывали на реактор, чтобы ослабить радиацию и замедлить ядерную реакцию. Этот пункт как раз находился на поле возле нашей части. Однажды утром я насчитал в воздухе одновременно 130 вертолетов, до таких масштабов даже Голливуд в своих фильмах не дотягивает.
Пожар длился две недели. Вокруг реактора в качестве замедлителя нейтронов находились графитовые блоки. Они от высокой температуры окислялись и горели. Якобы для защиты работающих на ликвидации от гамма-излучения в реактор кидали тысячами тонн свинца. Но от этого стало еще хуже. Токсичный свинец испарялся, ведь температура в реакторе была больше 1000 градусов, и вокруг образовалась зона еще и свинцового загрязнения.
— То есть вам просто повезло, что вы не ликвидировали аварию, а замеряли уровень радиации?
— Да, нам повезло, что мы на самой станции, на реакторе не работали. Я только один раз на вертолете пролетел рядом. Причем, на нашем вертолете двери и полы были застелены свинцовыми листами, окна зашиты свинцом. Мой начальник был умный и на мою просьбу отправить меня на саму станцию тоже постучал себе костяшками пальцев по лбу и не отправил.
На фоне самой маленькой ядерной воронки на Семипалатинском полигоне
— А что было видно с вертолета над реактором?
— Сверху я увидел ту классическую картинку, которую можно сейчас найти везде в интернете: разрушенная АЭС, люди на крыше, внутри горит какой-то страшный вулкан. Это было в первых числах мая, в самый разгар пожара, длившегося две недели. Люди на крыше были как раз ликвидаторами, наиболее пострадавшими в итоге от радиации. Их обшивали листовым свинцом. Они выбегали на заданную точку, у каждого было максимум пять минут или даже минута, чтобы выполнить поставленную перед ними задачу, например, добежать до конкретного куска ядерного топлива и лопатой сбросить его в пролом на крыше. И за эту минуту или пять минут они получали годовую разрешенную для ликвидаторов дозу облучения в 25 рентген, а порой и большую. Если они не успевали в это определенное время, то могли получить и смертельную дозу. После для этой работы были задействованы роботы: советские, японские и американские.
— А какие у вас самих были средства защиты?
— Средства защиты у нас были правильные – мы же были специальными войсками, предназначенными для ликвидации загрязнений. Это были армейские комплекты: защитные костюмы, резиновые комбинезоны, резиновые чулки и перчатки. Но в суматохе и в панике респираторы, например, появились только через неделю. А они были нужнее всего. На мой день рождения третьего мая товарищ майор подарил мне респиратор. Это был лучший подарок.
— Получается, что вы вообще не осознавали, что вас ждет, или понимали всю опасность проводимых вами мероприятий?
— Степень опасности я отчасти понимал как недоучившийся студент. Но информацию об этом нам не сообщали. Те, кто попал на ликвидацию позже, были более подготовлены, мы же выехали в первые сутки после аварии. Вообще, именно наши войска должны были быть готовы к такого рода катастрофам, но никто не верил, что атомные станции могут взрываться. Нас всех убеждали, что АЭС – абсолютно надежные, с ними никогда ничего не может случиться. Есть такое выражение «Генералы всегда готовы к предыдущей войне». То есть, пока что-то не произойдет, никто не знает толком, что делать. Мы всегда готовы только к предыдущему опыту.
Ядерные испытания на полигоне Сары Шаган
— Были ли у вас с собой дозиметры?
— Конечно, дозиметры у нас с собой были, мы же представляли специальные войска. Но опять-таки, никто не знал, в какие условия мы едем, к чему готовиться, поэтому первый раз взяли с собой только те дозиметры, которые были рассчитаны на половину рентгена. Они переполнились, еще не доезжая до места аварии. Точную полученную мной дозу я рассчитал потом сам, когда научился этому, занявшись радиоэкологией. В наши военные билеты записывали только дозу, измеряемую в воинской части стационарным дозиметром. Но мы находились большую часть времени ближе к АЭС.
— У вас были условия для того, чтобы хотя бы смыть с себя радиоактивную пыль?
— Да какие там условия! У нас был двухместный душ раз в неделю на 200 человек. Максимум – нашу одежду выбрасывали, если она превышала все мыслимые стандарты по уровню радиационной загрязненности. Специальные жидкости и порошки у нас были, но мы применяли их для мытья техники и казарм. Для людей у нас ничего не было. В своих кирзовых сапогах я, например, ходил еще шесть месяцев после аварии, хотя от них фонило 3000 микрорентген в час. Говорили: «Нету…». То же самое было и с нашим уазиком. Мы не смогли отмыть его. Радиоактивные вещества въелись в его трещины в краске и в ржавчину, и он так и служил вместе со мной, излучая 3000-5000 микрорентген.
Великобритания, место ядерной аварии на реакторе Уиндскейл.
— Инструктировали ли вас медики и инженеры по технике безопасности о том, как защищаться от радиации?
— Практически нет. Во-первых, предполагалось, что наши войска уже и так натренированные. Просто нам сказали, что, если радиация будет выше 100 рентген в час, то надо убегать сразу, ничего больше не измеряя. Но максимум, что мы измерили, было 75 рентген в час.
— Сказалось ли все это на состоянии вашего здоровья и здоровье тех, кто был тогда на ликвидации с вами?
— Через полгода после аварии я загремел в госпиталь. Мои сосуды перестали держать кровь, то есть она стала просачиваться через капилляры, через стенки сосудов. Я весь был один большой синяк. Этому сопутствовали всякие температуры, воспаления и так далее. Это было типичное поражение периферических сосудов, которое продолжалось около 20 месяцев. В конце концов, вся кожа с меня слезла как со змеи, и я стал совсем новый. По сути, у меня на всю жизнь остались всякие сосудистые проблемы.
А в госпитале чего я только не насмотрелся! Радиация проявляется у всех по-разному, иногда очень непредсказуемо. Часто встречались радиационные поражения кожи в районе бедер, рядом с пахом. Это случилось из-за того, что люди работали без перчаток, и руки в радиоактивной пыли периодически засовывали в карманы. Пыль попадала из кармана на тело и вызывала радиационные ожоги.
— Разве не выдавали резиновые перчатки?
— Выдавали, но советские люди же не любили работать в перчатках! Еще были очень тяжелые чувства, когда я встречал пожарных, которые в ночь аварии пытались заливать водой реактор. Вот они, конечно, очень сильно обгорели. У них большая часть кожи так и не восстановилась, их тело было одной сплошной раной.
— Выдавали вам спиртное для профилактики и йод, чтобы делать сетку?
— В армейских аптечках есть два флакончика противорадиационных препаратов. Вот мы все эти препараты в те дни и ели, один из них действительно с йодом. А спиртное специально нам не выдавали, вообще никто про это не думал. У тех ликвидаторов, которые потом были организованы с «гражданки», говорят, спиртное было. Я вообще долго сомневался, насколько спирт полезен в данном вопросе. Но потом нашел в советской военной книжке 50-х годов (ХХ века – зам. ред.) объяснение простым армейским химическим языком, как именно принятие спирта защищает от окисления молекулы внутри клеток. И в ней рекомендовались небольшие дозы алкоголя, около 50 граммов, то ли после острого облучения, то ли до.
— А техника из-за радиации выходила из строя?
— Да, роботы на крыше выходили из строя. Нашу загрязненную технику тоже вывозили на специальное кладбище и складывали там. Правда, потом ее оттуда успешно разбирали. И мы тоже участвовали в таких набегах: снимали двигатели, коробки, всякие полезные предметы.
Площадка экспериментального элоктролазерного оружия Терра-3, полигон Сары-Шаган
— Как из зоны загрязнения эвакуировали домашних животных?
— Жители вынуждены были бросить своих собак, кошек, свиней. Те домашние животные, которых бросили, разбежались, одичали и затем друг друга ели. Это был местный апокалипсис. Потом их отстреливали. А колхозных животных вывозили централизованно. Я наблюдал, как грузовики со свиньями, коровами тянулись бесконечно до горизонта, а по полям гнали бесчисленные стада животных. Что сделали с тем домашним скотом, который вывезли, не знаю, он же получил свою дозу облучения. Но и колхозы вывезли не всех. Как можно было вывезти, скажем, птицефабрику, если в ней миллион кур?
— Получили ли вы какие-то льготы, связанные с этой опасной службой?
— В советское время – да, было реально много существенных льгот: бесплатные ссуды на дома, бесплатные проезды, курорты, выплаты, вообще не было подоходных и других налогов. Но в конце 90-х Казахстан сказал, что на это денег не хватает и предложил эти льготы приостановить. И приостановил навсегда. Теперь есть только социальные выплаты, около 20 тысяч тенге в месяц, как раз моим шести кошкам на еду хватает.
— Как человек, который своими глазами видел аварию на АЭС, считаете ли вы, что в Казахстане возможно обеспечить полную безопасность такой станции? Стоит ли в нашей стране, вообще, планировать строительство АЭС?
— Пока государство не сообщило толком, какую именно АЭС в Казахстане оно собирается строить. У нас же есть только сообщения в СМИ. Пока обсуждать нечего. Нет никаких планов, анализов, оценок, сценариев, обоснований проекта.
Я считаю, что разумно начинать только такую деятельность, к ликвидации последствий которой мы готовы. А для реализации таких серьезных проектов, как АЭС, необходимо поднимать технологическую культуру. Пока никто в мире не смог предотвратить ядерные аварии, даже самые технически развитые страны – Советский Союз, Япония, Великобритания. У нас и на обычных электростанциях не хватает инженеров, чудовищный дефицит кадров. Самое время трезво оценить свои возможности и подумать.
_________
Нас уверяют, что современные атомные реакторы более надежные, чем во времена Чернобыльской аварии. Но после Чернобыля в 2011 году в Японии была не менее крупная авария на Фукусиме-1. Опасное производство всегда остается опасным, а в связи с глобальным потеплением мы не знаем, каких еще неожиданностей ждать от природы, способных создать аварийную ситуацию на АЭС.
Хочется выразить благодарность более чем 30 тысячам казахстанцев, помогавшим остановить последствия Чернобыльской катастрофы, рисковавших своей жизнью и здоровьем, и обратиться с просьбой к нашему правительству восстановить льготы этим героям.
Все использованные в данной публикации фото представлены Д. Калмыковым.
