Профессиональный энергетик Асет Наурызбаев рассказывает журналисту Вадиму Борейко, кто в первую очередь заинтересован в атомной станции в Казахстане.
«За каждый скормленный витамин я потребую от вас множество мелких услуг»
Вадим Борейко. Как вы думаете, почему Россия не строит новые АЭС у себя, а планирует уже вторую атомную станцию в Центральной Азии? Известно, что Путин уже договорился с Мирзиёевым о постройке АЭС в Узбекистане под российский кредит в 11 миллиардов долларов.
Асет Наурызбаев. Кстати, в Белоруссии тоже строится российская станция. Скорее всего, они [узбеки] надеются получить кредит и его не отдавать. И потом его спишут. Общая история и у нас будет такая: «Да, это дорого, да, кредит висит, но мы выплачивать не можем, денег нет; а продавать населению по 25 тенге за киловатт тоже не можем, будем продавать по 8 тенге, как на рынке».
Как перевести эту историю на узбекский язык, даже не знаю, потому что там не рыночная энергетика. Но они тоже станут какие-то цены называть: мол, за цент можем [киловатт-час] продавать, а за шесть центов – нет.
В. Б. Среди экономических причин строительства АЭС в Узбекистане называлась такая версия. Дескать, главное природное богатство страны – газ, это и основной экспортный товар, источник твёрдой валюты. Но, поскольку большую его часть гонят на экспорт, для внутреннего рынка газа не хватает, и возникает дефицит энергии.
А. Н. В правильных экономических параметрах, если сжигать газ, электроэнергия стоит дешевле, чем шесть центов за киловатт-час (минимальная цена для потребителей от АЭС. – Авт.): три, максимум пять центов. Зачем вам менять газовый киловатт на атомный, который вдвое дороже? Никакого экономического смысла в этом нет.
В. Б. У России были прецеденты, когда списывались долги. Но в Москве же понимают, что на это есть расчёт и у Ташкента. Значит, мотивы построить АЭС – геополитические?
А. Н. Абсолютно. Понятно, что экономики в этом проекте нет. Деньги не будут возвращены. Или если будут, то придётся сильно напрягать госбюджет. Но жизнь показывает, что государство не сможет потянуть эти деньги, потому что в проекте нет здоровой экономики. И с населения по шесть центов за киловатт-час брать не будут. Поэтому государство будет кредитору что-то должно. Соответственно, начнутся переговоры: платить не можем, помогите. Хорошо, а что взамен? Давайте мы поставим у вас военную базу, станем ваш хлопок и газ покупать.
В. Б. Цель – поставить в зависимость.
А. Н. За каждый скормленный витамин я потребую от вас множество мелких услуг.
В. Б. Напомню читателю, это сказал Остап Бендер Шуре Балаганову.
А. Н. А другого здесь нет резона. Потому что ни Франция, ни Америка с такими предложениями (строить АЭС под собственный кредит. – Авт.) не приходят. Там другой расчёт: деньги платите – станцию поставим. И нет такой идеи: закредитовать станцию и бегать потом за этим кредитом. Конечно, слабые страны надеются, что этот кредит простят.
Тайны мадридского двора
В. Б. Если Узбекистан действительно испытывает дефицит энергии, то Казахстан не задыхается от её нехватки. А ему навязывают такой же сценарий. Вы знаете, я нигде не читал – может, пропустил – о реакции Токаева на пожелание Путина построить в Казахстане АЭС. Тем не менее, хотя, по словам Бозумбаева, решение ещё не принято, он вот что говорил 9 апреля (цитирую): «В любом случае какие-то мощности к 2030 году нужно строить. Если всё же будет принято решение о строительстве атомной станции, то оно будет принято гласно, прозрачно, только путём общественных консультаций, общественных слушаний с населением страны».
Министерство энергетики на слова Путина среагировало. А президент – нет. Это как понимать?
А. Н. Знаете, это тайны мадридского двора. Возможно, Минэнерго поручили среагировать. Первым выскочил вице-министр: у нас всё готово (4 апреля, уже на следующий день после заявления Путина, вице-министр энергетики РК Магзум Мирзагалиев сказал журналистам в кулуарах парламента: «У нас ещё решение по строительству АЭС не принято, мы только определили пока площадку в Алматинской области, посёлок Улкен, будем подбирать наиболее подходящую для нас технологию, будем разговаривать». – Авт.).
Эта история давно известна: Россия пытается продать свою атомную станцию. Хотя мы никакой экономики в ней не видим: зачем её брать, если она не экономична? Да, Москва подразумевает в подтексте: кредит будет мягким, не исключено, что мы его простим, и киловатт мощности будет стоить не 4500 долларов, а 2000, и тогда экономика в проекте появится – вы будете счастливы и станете продавать киловатт-час по 8 тенге. Это логика политическая, она точно не экономическая. Поэтому её нельзя вынести на общественное обсуждение: мол, давайте АЭС построим, а нам кредит простят. В России сразу же поднимется волна протестов.
Если будет всего одна станция, зачем заводить целую отрасль?
А. Н. Игра вокруг этой темы идёт уже пару десятков лет минимум. Прямо скажем, АЭС тащил сюда Владимир Школьник (в 1992-2016 г г. возглавлял Агентство по атомной энергетике, министерства науки, энергетики, индустрии и новых технологий, причём все не по разу, Казатомпром, был вице-премьером, заместителем руководителя АП. – Авт.). Будучи министром, он имел в Росатоме зятя. (В действительности свата. Сын В.С. Школьника Игорь является зятем Вадима Живова, с 2007 по 2013 год работавшего гендиректором уранового холдинга Атомредметзолото, входящего в структуру Росатома, с 2011 года он председатель совета директоров АРМЗ. – Авт.). И именно компания, которую он возглавлял (АРМЗ. – Авт.) купила Uranium One (одна из крупнейших в мире публичных уранодобывающих компаний, сделка была завершена в 2010 году, когда Владимир Школьник руководил Казатомпромом. – Авт.). Это настолько скандальная связь, что лучше бы о ней и не вспоминать.
В общем, Школьник тащил эту историю. Он, понятно, атомный лоббист. Это лобби есть, потому что есть атомная отрасль, хоть и маленькая: в ИЯФ (Институт ядерной физики. – Авт.) небольшой реактор, некоторое количество учёных.
Но также есть Казатомпром (с 2017 года национальную атомную компанию возглавляет Галымжан Пирматов. – Авт.), который пытается увеличить выручку: это нормальное желание любого менеджера. Хотя, повторюсь, вся реальная атомная экономика – это небольшая наука в ИЯФ и большое производство сырья (добыча урана. – Авт.).
Существует иллюзия, что если мы построим АЭС, то сразу появится целая отрасль специалистов. Ничего подобного!
У меня такая ассоциация возникла. Допустим, у вас есть банчок, и у него один филиал. И вот чтобы наличные деньги в Нацбанк возить, вы хотите завести инкассацию. Но зачем вам инкассация, когда всего один филиал?
Здесь такая же ситуация. Если будет всего одна станция, зачем заводить целую отрасль – создавать вузы, свою школу? Это непростая история. И ядерная физика – очень дорогая наука.
В. Б. Другими словами, если Россия построит у нас АЭС, то и обслуживать её будут российские специалисты?
А. Н. Тогда да. Тогда мы говорим, что полностью встраиваемся в российскую атомную отрасль.
В. Б. …и Казатомпром становится филиалом Росатома.
А. Н. Это неизбежно. И говорить о том, что мы создаём у себя атомный кластер, – да ничего подобного! В любом случае мы будем развивать чужой кластер – французский, американский или российский.
В. Б. То есть вы думаете, что кейс Школьника тянется до сих пор?
А. Н. Он тащил всю эту историю и продолжает тащить Росатом. И атомная станция в Казахстане будет у них стоять на повестке дня до тех пор, пока мы прямо не скажем: экономика не позволяет! Мы – безъядерная страна, мы отказались от ядерного оружия, и нам нужно минимизировать все атомные технологии.
Окончание следует
На обложке: Асет Наурызбаев / Фото Дмитрия Каратеева.
